Миллиарды бюджетных денег – в землю

Министерство экологии, геологии и природных ресурсов планирует потратить около 150 миллиардов тенге или 350 миллионов долларов из государственного бюджета на изучение недр. За счет финансирования чиновники хотят увеличить минерально-сырьевую базу. Казахстан продолжает осваивать запасы полезных ископаемых, которые открыли еще в советское время. Многие их этих месторождений ныне истощились и если не вкладывать деньги на поиск и изучение новых источников, то в будущем многим предприятиям придется закрыться, ведь добывать и перерабатывать будет попросту нечего. В том числе это касается нефтегазового сектора. Однако эксперты сомневаются в том, хватит ли этих денег, ведь геологоразведка – удовольствие не из дешевых. Как вообще обстоят дела с поисковыми работами в Казахстане и почему инвесторы не хотят вкладываться в подобные проекты – в материале Azattyq Rýhy.

Минэкологии планирует оценить сырьевой потенциал пяти малоизученных осадочных бассейнов: Северо-Тургайского, Прииртышского, Аральского, Сырдарьинского, Шу-Сарысуйского. Большинство денег из 150 миллиардов тенге пойдут, как обычно заведено, на поиск углеводородов. В 2019, к примеру, инвестиции в геологоразведку немного превысили 171 миллиард тенге, из которых 137 миллиардов пошли на поиск нефти, 34.6 – твердых полезных ископаемых и всего 170 миллионов тенге – подземных вод. В 2018 на геологоразведку в нефтегазовой сфере потратили 105 миллиардов. Для обывателя суммы, конечно, космические. Но не для нефтяников. Эксперт в нефтегазовой отрасли Олег Егоров утверждает, что на геологоразведку следует тратить не миллиарды тенге, а миллиарды долларов.

«В последние годы геологоразведка у нас была вообще не развита. Отдельные компании в своих интересах занимались подобными видами работ. Мы всю отрасль свели практически к нулю, ликвидировали практически все управления, которые занимались поисковыми работами.

Понятно, почему все свернули – работы не всегда заканчиваются успехом, а отрасль сама по себе затратная. Геологоразведка требует достаточно дорогого оборудования. К примеру, пять лет назад одна буровая установка стоила от 3 до 5 миллионов долларов. Сейчас цены, думаю, намного выше. В такие суммы обходится геологоразведка. Я давно поднимаю этот вопрос: почему у нас не развивается геологоразведка. Дело еще в том, что кадры геологоразведочные, которые у нас сохранились, должны быть использованы по назначению. А они сейчас где-то прозябают», – говорит эксперт.

Осложняет геологоразведочные работы и другой фактор. Ближе к поверхности сырье уже добыто, территория изучена. Если раньше можно было найти месторождение нефти на глубине до 800 метров, то сейчас они залегают на 4-5 километрах под землей. Соответственно, резко возрастают и затраты на поиск.

Раньше, еще в 90-ых годах, деньги в разведку инвестировали добывающие компании – 8% прибыли они направляли на поиск новых запасов. Сейчас бизнес это не интересует. Вся нефтяная отрасль страны ныне держится на трех проектах – Тенгиз, Кашаган и Карачаганак. Но потенциал и этих месторождений может быть исчерпан через несколько десятков лет. Чтобы не было угрозы сворачивания нефтегазового сектора, уже сейчас следует вкладываться в разведку. Причем не в морскую.

«Мы все время говорим о крупных запасах нефти на шельфе Каспийского моря. Ну да, Кашаган мы открыли худо-бедно, с авариями, с ненужными затратами ввели в эксплуатацию. Но надо помнить, что морская добыча нефти – самая дорогая. Себестоимость барреля нефти на морских месторождениях – от 70 до 150 долларов. Надо искать на суше. У нас есть месторождения, которые не разрабатываются, но в них предполагается наличие сырья. У нас были в Урало-Эмбинской зоне уникальные в мировом масштабе месторождения – Доссор, Макат, Сагиз. Там была нефть, которая не имела никаких примесей, из нее получали танковое, авиационное, парфюмерное масла. Я бывал на ярославских заводах, где наша нефть эта переребатывалась и выходила продукция, которая в десятки раз дороже, чем сама нефть. Нужна доразведка этих месторождений. Почему? Во-первых, это суша, на которой есть все подведенные коммуникации, рядом находятся нефтегазоносные районы, где все есть, наши казахстанские специалисты. Хватит о море говорить, у нас уже есть Кашаган. На суше меньшие затраты и больший эффект.

Мы в свое время открыли серию месторождений вокруг Кумколя, открыли Карачаганак. Есть возможность обнаружения рядом этих структур. Вокруг Карачаганака есть несколько месторождений, которые сегодня вступают в разработку. Вокруг тех структур, которые были освоены ранее, возможно, существуют отдельные месторождения, которые могут дать нам даже высококачественную нефть. А мы чем живем все время? Открыли месторождение и давай гнать бензин, дизтопливо, больше ни о чем не думаем – ни о том, что в нашей мангистауской нефти есть парафин, ни о том, что на Бузачи есть металл, что есть содержание сероводорода, не задумываемся об этом, а мы думаем только о бензине и дизеле. На этом нас заклинило и на этом играют свои игры зарубежные компании, которые выгодно, чтобы мы не производили масляные фракции. Зачем им это, если они к нам напрямую везут этот продукт?», – вопрошает нефтегазовый аналитик Олег Егоров.

Ранее мы писали, что острее всех удар пандемии ощутила как раз нефтяная отрасль страны, которая прочно сидит на «черной игле» третий десяток лет. Некогда зажиточная и прибыльная сфера превратилась в карабкающуюся и еле выживающую. Вместе с собой «нефтянка» тянет ко дну и нефтесервисные компании, оказывающие добывающим организациям свои услуги.

Жан МУРЗА