Феминизм и уят: каково казашке уехать на учебу за границу и вернуться обратно

Неполный год назад я окончательно собрала чемоданы и вернулась в Казахстан из России. «С дипломом – в аул!» – шутили друзья, меня же ждали испытания на прочность: оставленные за спиной шовинизм и расизм сменились на безработицу, сексизм и вечный уят в голове.

Первый раз меня назвали «китаезой», когда я искала электричку до университета. В метро обозвали куском дерева, а преподаватель по английскому спрашивал домашнее задание у всех не-азиатов в группе. Я оставалась одна и на задней парте. К «передним рядам» мне удалось протиснуться с боем на второй год: каждый день приходилось доказывать, что языки я знаю не хуже, вижу для минус четырех довольно хорошо и не узко, от программы не отстаю и даже где-то опережаю. Доказывать, что я обычный человек. Когда появились закадычные друзья без границ для шуток, у меня спросили: считаю ли я себя белой? Ведь я понимаю черный юмор русских, смотрела советские фильмы, при этом отличаю китайцев от японцев и ем палочками. Ответ нашелся сам по себе в атласе по политической географии: огромное белое пятно на территории Казахляндии отмечало, что мы – переходная раса. Через некоторое время на курсе по горячим точкам один лектор заявил полной аудитории девушек, что зря мы пришли в журналистику. Наш удел – сидеть дома и воспитывать детей. Знакомые из Узбекистана смотрели на меня как на падшую: будучи девушкой я посмела уехать из дома одна. Я проехала 5 тысяч км за образованием, и, разумеется, это задело. Обида была не высказана, но засела глубоко в душе. И всколыхнулась снова, уже на родной земле.

На собеседованиях по приезде меня спрашивали, когда я планирую рожать. Не было никаких «если», никто не собирался обговаривать условия для возможного декрета. Никто не говорил, хочу ли я замуж. Мне говорили: ты молода, а у нас полный коллектив женщин, и указывали на дверь. На улице, где живут мои родители, соседи справлялись о замужестве. Глубоко переженатые и переразведенные алматинские знакомые жалели меня, 22-летнюю бездетную. Мне предопределили роль хранительницы очага. Одна родственница сказала: «Жаль, что ты не мужчина с такими мозгами. А так ничего не добьешься», вторая погодя спросила, зачем мне копить на квартиру, «если можно найти богатого мужика». Затем я заболела непонятным вирусом и врач мне сказал: до свадьбы заживет. На всемирном карантине я обучала племянника и рассказывала про роботов, на что он выдал: «Я в будущем не буду дарить жене помощника по хозяйству. Пусть сама все делает – это ее обязанность». Знакомая сфотографировала мне исполосованный ножом живот – «подарок» от бывшего мужа. Но через неделю написала, что она его простила, так как он ее душа и ей надо терпеть. В другой раз на мое несогласие с его мнением один мужчина сказал: «Знай свое место». Итак, где же оно – мое место?

На волне обсуждений «Кызга кырык уйден тыйым» (пер. запрет девушке от сорока дворов) я попала в чат казахстанок разных профессий, возрастов, национальностей и мест проживания. Они раскиданы по миру, но их объединяет одно: культурный код, которым они росли. Многие рассказывают про насилие, пережитое в детстве, нераскрытые страхи и привитый уят, для разгребания которого понадобился не один год с психологом. Если одна говорит, как ее домогался дядя, другая признается, что не знала про «правило трусиков». Третья воспитывает четверых детей, и ей не нравится определение матери-одиночки. Я признаюсь им, что узнала о репродукции человека в книжках, про секс – в Интернете, а при месячных думала, что умру. Что же кроют в себе эти табуированные пункты – основа воспитания? И можно ли их изменить? 

Удивительно, но эти позиции можно прочитать в любом европейском уставе для «благородных дев». Разумеется, некоторые моменты устарели ввиду диктовок времени, что-то ограничивает право на выбор личной жизни, однако есть важная идея: умение ценить границы другого человека и уважать живое существо. Получается, здесь фольклор об адекватности?

С другой стороны, этот «кодекс чести» можно было б пополнить очень важными тремя П: половое воспитание, правовое воспитание и партнерство.

Половое воспитание – это не обязательно про секс с раннего возраста или припрятанные презервативы, как у американских сериальных школьников. Это учить ребенка гигиене и особенностям анатомии. До окончания начальной школы мне говорили «одно место мальчиков», хотя этому есть вполне нейтральное медицинское penis. Использование разных видов гигиенических средств во время менструации я загуглила самостоятельно, про лгбт и особенности строения мозга почерпнула из научпопов по нейрохирургии и трансплантации органов. Только год назад я смогла произнести слово унисекс с глухими тихими четырьмя буквами в конце. Да, я слышала про движения через хэштеги #metoo и пр. Но я никогда б не созналась, как меня домогался полковник во время получения водительских прав, как словесно оскорбляли абсолютно незнакомые прохожие и как в 16 лет в модельном агентстве мне предложили поехать на эскорт. И до меня дошло. Уят же в голове, где бы я ни жила, училась, работала! Потому что в нас сильнО «притворюсь, что этого нет», вместо спокойного взрослого разговора на щепетильные темы. Из-за этого девочки, изнасилованные родственниками, незнакомцами у парадных, в туалетах и пр. искореженную душу раскрывают мозгоправам и в анонимных чатах спустя -дцать лет. Иногда просто вешаются. Я же пишу про то, что аутонасилием царапала себе ноги – казалось, за чужие грязные слова должно быть стыдно мне и я виновата, потому что… Как же иначе?

В 18 я решила, что не буду отвечать на вопрос «Что скажут другие?». Журт бы сообщил про мое Предназначение и оно не было б как в хайповом «Ведьмаке». Кстати, спустя четыре года мне все равно сказали, но в голове прочно сидели кредо «Каждый может прожить свою жизнь» и «Мои права простираются до границ прав другого». Таким образом выстроилась обзорная башня довольно трезвого взгляда на мир. Я могу отказать навязанному браку, могу перешагнуть в случае чего через Коран (хотя глубоко уважаю религию) и не позволю манипулировать собой абьюзерам. Как так получается, что явления ранних браков, боязни разводов и общественного порицания вкупе с домашним насилием еще не забылись? И здесь переплетаются правовое воспитание и партнерство. Сила не в ущемлении человека по расовым, национальным, гендерным и возрастным признакам. Сила в уважении другого человека как себя. 

Статистика ЮНИСЕФ говорит, что в среднем количество несовершеннолетних в браке в Казахстане колеблется на отметке ок. 1,5 тысяч. За кражу невесты – статья и сопротивление самих девушек, поэтому суровые числа насильственных браков идут на спад. Однако они не исчезли. Но острее проблема с домашним насилием: если я спасала избитую парнем до полусмерти подругу в России, то здесь мне приходится читать про то, как мужчина сжег жену и двух падчериц. Страшно. В петербургских общежитиях я видела и оргии, и белочку, и потасовки. В петербургские будни я ходила в больницы, посетила морг и видела криминальные сводки из первых рук. Я могу представить себе искореженные тела бедных женщины и детей, сгоревших в огне. Хуже всего – знать, что они умерли на земле, где название языка гордо именуется материнским, а воспитавшим дочерей сулят вечное блаженство рая. Речь о ненависти к мужчинам? Разумеется, нет, речь про феминизм, который у нас с этим путают. Речь про равные возможности, про равные права и равное уважение, в конце концов. Речь про партнерство в работе, учебе, семье. Пожалуй, речь о том, что кырык уйден тыйым с запретом на нарушение прав другого человека не должен ограничивать девушек, он должен быть общенациональным, общегендерным и идти в ногу со временем.

Акерке ТОЛЕГЕН